До того как имя Кассиана Андора стало легендой, он был просто человеком, вынужденным делать выбор. Это было время, когда Галактическая Империя затягивала петлю на шее у миров. На планетах вроде Феррикса, где он вырос, каждый день был борьбой за выживание, а недовольство тлело под поверхностью, как угли под пеплом.
Кассиан не искал славы. Сначала это была просто работа — рискованные вылазки, контрабанда данных, добыча скудных ресурсов для зарождающихся ячеек недовольных. Каждая миссия была игрой в кости со смертью. Он действовал в одиночку, полагаясь на холодный расчёт, инстинкты, отточенные на улицах, и глубокое, личное знание того, какую цену требует тирания. Он видел, как имперские машины опустошали миры, как исчезали люди, осмелившиеся говорить правду.
Его путь не был прямым. Были сомнения, моменты, когда хотелось всё бросить и просто исчезнуть. Но каждый новый акт жестокости со стороны Империи, каждый встреченный им человек, потерявший всё, затягивал петлю и вокруг него самого. Отдельные акты неповиновения медленно, неумолимо сплетались в сеть. Из разрозненных групп недовольных, из обрывков перехваченных сообщений и украденных планов начало формироваться нечто большее — намёк на организованное Сопротивление.
Ключевые встречи меняли курс. Контакты с такими фигурами, как Лута Рен, связной, чья преданность делу была непоколебима, показали ему, что он не одинок. Миссии становились сложнее: саботаж на имперской верфи, добыча шифровальных ключей, обеспечение безопасных маршрутов для беженцев. Это была изматывающая, теневая война, без парадов и наград. Успех измерялся в том, что катастрофа была отсрочена на день, а крошечный плацдарм для надежды — удержан.
Именно в этот период, в горниле мелких стычек и огромного риска, из выжившего-одиночки ковался разведчик, который впоследствии будет играть ключевую роль в судьбе галактики. Он научился видеть не просто цели, а связи между ними. Он понял, что даже самый маленький поступок, если он сделан в нужном месте и в нужное время, может стать искрой, от которой вспыхнет пламя. Его личная месть постепенно превращалась во что-то большее — в холодную, решительную веру в необходимость борьбы. Борьбы любой ценой.
